С упорством,
достойным лучшего применения я замазываю в фотошопе вспухшие вены на руках. От
тяжести. От вечных тяжелых сумок и колясок. Они не живописны, и их надо убрать.
Больше всего на свете я не хочу жить в условиях тирании,
грубости и постоянной ревности. Я не
подлая. Знаете, в Африке жил такой
император Бокасса. Однажды он приказал всем школьникам страны купить
президентскую школьную форму, дешевую и некачественную. Когда африканские дети
от 7 до 14 лет пришли ко дворцу, их
схватили, связали, уложили в ряд и раздавили грузовиком. За рулем сидел сам
президент.
Или вот еще пример с Лениным. О Боже, Ленин! Наш герой,
великая задница и прыщ на теле России. Не
смотря на то, что он считал голод «полезным прогрессирующим фактором», он не
был кровожадным. Когда хотел кого-нибудь
убить, не клеймил, не давил грузовиком, а просто писал веселую записочку в
стиле «Стоит расстрелять сотенку-другую попов в этих областях».
Так и живем. Народ велик, страна гнилая. Газ-батюшка,
нефть-матушка.
Ночь. Мы сидим на деревянном балконе, где воняет псиной. Я,
свесив ноги, на столе. Он – курит, облокотившись на раму.
«Когда я был маленький, - рассказывает он, - я воровал у
матери конфеты. Я воровал, а она била меня за это тапком. Однажды она попала по уху, и у меня пошла
кровь. Я засыпал, давясь соплями, с окровавленным ухом, а она на кухне складывала
конфеты обратно в пакет».
Я протягиваю ему кусок шоколадки. В его глазах я вижу отражение свое души, прозрачной,
детской и чистой.
- Я сделаю тебе больно, - говорит он и смотрит испытующе, -
Страшно?
- Не-а.
завороженная. Никаких вопросов: куда?
Зачем? Надолго ли? Он входит первый в кромешную темноту, волоча
меня за собой. На меня укоризненно
смотрят старые совковые обои и уродливый фикус. Меня тошнит от этой комнаты, и
от переизбытка сладкого.
Он закрывает дверь на ключ. В свете керосиновой лампы я вижу
цветы. Кажется, это розы. Должно быть, красные, но в этом мертвецком свете они
кажутся пугающе черными.
Он снимает майку, а я давлюсь своим ребячеством, стесняюсь
его и молчу. Сердце колотится, глаза в
пол. Он сделал мне больно, очень больно, а я плакала. Нелепо вытирал мои слезы,
целовал в подбородок. Совковая комната заляпана кровью и шоколадом. Черные розы
плачут вместе со мной.
В моем затуманенном сознании осталась память о физической
боли всего дважды за жизнь. Первое
воспоминание – старый уродливый роддом, я кричу и молю о помощи всех святых.
Второе – та самая ночь. Вспоминая об
этом, я смеюсь. Ведь я не боюсь физической боли : после себя она оставляет
терпкий оттенок наслаждения от пережитого.
Позже он сделал мне больно еще несколько раз, переехав мое
сердце грузовиком.
"Ты мой личный сорт героина", - скажут ванильные бляди. "Ты мой личный Бокасса" , - скажу я.